27 января – День снятия блокады Ленинграда. Известный российский композитор и дирижёр Антон Лубченко, выпускник Санкт-Петербургской консерватории, посвятил немало произведений Великой Отечественной войне. Одна из жемчужин в этой серии – оратория-роман «Ленинградский дневник» на тексты Ольги Берггольц. Премьера состоялась в конце 2019-го в Капелле северной столицы, а партитура была подарена автором Музею обороны и блокады Ленинграда. В преддверии очередной исторической вехи «ЛГ» связалась с Антоном Владимировичем, воплощающим сейчас новые творческие идеи в Германии, чтобы задать несколько вопросов о блокадной оратории и сломанных судьбах в контексте человеческой памяти.

РЕФЛЕКСИЯ НА БОЛЬ

– Ваш «Ленинградский дневник», пропитанный животрепещущей поэзией Ольги Фёдоровны, – рефлексия на боль, согласно вашему же определению…

– …Как и любое сильное искусство, даже если оно предельно светлое. Разве, к примеру, Чаплин – это не рефлексия на боль? Что касается Ольги Берггольц, впервые я познакомился с её творчеством в школьные годы. Но, когда мы с Александром Касаткиным готовились к съёмкам его фильма «Три дня до весны» о работе спецслужб в блокадном Ленинграде (картина вышла на экраны в 2017 году), довелось изучить поэтическое наследие «голоса блокады» более тщательно. Вот тогда я и обратил внимание на невероятную музыкальность этих текстов. Но сама оратория написана и о Берггольц, и не о Берггольц. Равно тому, как одновременно о блокаде и не о блокаде. В центре партитуры – девушка, почти тургеневская, которой суждено было пройти через мясорубку ХХ века. Начинается сочинение с некого пролога – «сказочки» про Алёнушку, у которой замучили братца:

«Иванушка, возлюбленный,

светлей и краше дня, –

потопленный, погубленный,

ты слышишь ли меня?

Оболганный, обманутый,

ни в чем не виноват –

Иванушка, Иванушка,

воротишься ль назад?..»

 

Затем открывается сама героиня – нежная, женственная, любящая:

 

«Я прибегу в большом платке,

с такими жаркими руками,

чтоб нашей радостной тоске

кипеть вишневыми цветами…»

 

Потом следует хоровая Колыбельная, символизирующая начало войны:

 

«Я говорю с тобой под свист снарядов,

угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда,

страна моя, печальная страна…»

 

Далее мы встречаем главную героиню уже в совсем другом психологическом срезе:

 

«На собраньи целый день сидела,

То голосовала, то лгала.

Как я от тоски не поседела,

Как я от стыда не померла.

В подворотне с дворником курила,

Водку в забегаловке пила…»

 

И ближе к финалу перед зрителем предстаёт женщина страдавшая, разочаровавшаяся, лишённая любви, семьи, прошедшая через арест, но не сломленная:

 

«…Ни стоны друзей озверевшей ночью,

Ни скрип дверей и ни лязг замка,

Ни тишина моей одиночки,

Ни грохот квадратного грузовика.

Все отошло, ничего не осталося,

Молодость, счастие – все равно.

Голос твой, полный любви и жалости,

Голос отчизны моей больной…»

ВЫЗОВЫ ВРЕМЕНИ

– К Первой мировой войне вы обращаетесь в опере «Доктор Живаго» по роману Бориса Пастернака. Ваша Шестая симфония – о геноциде армян в 1915 году. Опера «Сын человеческий» – о трагедии в Беслане. В вашем обширном творческом наследии, насчитывающем более 100 масштабных и серьёзных произведений, есть кантата «Брестская крепость» и сочинение о концлагере Освенцим-Аушвиц… «А высказать других, о них скорбя, и есть возможность высказать себя»?

– Я убеждён, что ни один Художник не может не откликаться на вызовы времени. Вопрос лишь в том, насколько эти отзывы плакатны. К примеру, Дмитрий Шостакович достаточно прямо указывал на те или иные события в посвящениях. Принято думать, что Седьмая «Ленинградская» симфония – о блокаде, а Двенадцатая («1917 год») – о революции. Но ведь истинное содержание этих сочинений – гораздо глубже!

Многим известно, что знаменитую «сцену нашествия» Дмитрий Дмитриевич написал ещё до войны, когда на страну наступал сталинский тоталитаризм, а значит, нашествие в Седьмой – как минимум далеко не только фашистское. Что касается Двенадцатой симфонии, достаточно просто послушать её первую часть, не говоря уже о финальных, дробящих всё живое «серпом с молотом», чтобы понять, в каком именно ракурсе автор рассматривает революцию. Там присутствуют инициалы Сталина, соединяющиеся в коде с зашифрованным словом «ад». И ведь написана симфония более полувека назад, а снова становится актуальной: положите эту музыку на кадры современной кинохроники – и готово сильнейшее кино!

Старший современник и антипод Шостаковича Сергей Прокофьев гораздо реже впрямую писал сочинения на злобу дня. Однако послушайте его кантату «Семеро их», созданную в 1917 году (между прочим, в ней он предсказал 7 руководителей Советского Союза), и вы не только услышите, но ощутите каждой своей клеточкой апокалипсис революции! Послушайте сочинения 20-х годов, вышедшие из под композиторского пера на Западе, и перед вами в каждой ноте – пахнущий круассанами и кофе Париж! Вспомните Шестую или Седьмую симфонии – образец «сталинского ампира»: красный бархат, мрачный имперский стиль в сочетании с серым камнем и страх, страх, страх… Даже в безобидной сказке «Петя и волк» изображение волка имеет, на мой взгляд, достаточно прозрачную аллюзию…

– Наше время имеет не меньше вызовов для людей искусства?

– Если не больше. Особенно то, что происходит с 2020 года. Это уже не локальные и даже не национальные катастрофы – это касается каждого человека на планете!

ДУХОВНЫЕ СКРЕПЫ

Сейчас в Регенсбурге ставится моя опера «Мы» по роману Евгения Замятина. Задумал я её очень давно, а приступил к работе 5 лет назад. Но тогда и представить не мог, насколько актуальной она станет. Эта опера не только о жизни в тоталитарном государстве, а о существовании в мире лжи и двойных стандартов, о социальных дистанциях и нивелировании личности, о выхолащивании чувств и обнулении всех гуманистических человеческих ценностей, о замене истинной духовности на «духовные скрепы». Известный искусствовед Михаил Казиник написал мне недавно: «Вы первый композитор, который отозвался на то, как мы все живём! Это очень важно и ценно, и конечно, Ваша опера войдёт в историю!»

– Ваша бабушка воспитывала вас в лучших традициях советской педагогической системы. Может, в этом корни и вашего композиторского «традиционализма»: отказе в творческом процессе от гаджетов и ставке на нотную бумагу, карандаш, чашку кофе и отключённый телефон?

– Отчасти. Я ведь не только в организации рабочего процесса традиционалист. И в музыке считаю себя собирателем традиций.

– Продолжателем?

– Время покажет, не имею достаточного количества наглости считать себя продолжателем Чайковского, Прокофьева, Рахманинова, Шостаковича или Гаврилина. Но что действительно хочется – подсобрать всё то, что потеряно за это время увлечений швыряния скрипичного ключа в помойку (кто дальше?) и стремлением быть непременно новым. Новизна хороша для газет: новости имеют обыкновение устаревать, поэтому вчерашних газет никто не читает. А хорошая музыка претендует если не на вечность, то, по крайней мере, на не одноразовое прослушивание. Для этого она должна иметь ещё что-то, кроме оригинальности. Например, что-то, что может задеть, заставить прослезиться и повторить переживание ещё раз (лучше, конечно, не раз)…

ГРИМАСЫ СУДЬБЫ?

– Первый творческий коллектив в своей жизни вы возглавили в 25 лет, причём тогда и потом, почти всегда, поднимали «тех, кого приручили» до определённых ремесленнических высот чуть ли не с нуля, а в качестве благодарности – гримасы судьбы? Как-то бесславно сошла на нет ваша 3-летняя успешная (!) эпопея с реанимацией Сочинского симфонического оркестра – с 2017-го по 2020-й. А художественное руководство в «Царицынской опере» Волгограда в ещё более ускоренном темпе – с января по май 2021-го. Как думаете, почему?

– Спасибо за тёплые слова о моей работы! Карма такая, наверное (смеётся. – Т.В.). Я ведь и по жизни – странник. Мне всегда интересней что-то поднимать, создавать новое, преодолевать трудности, нежели изо дня в день повторять пройденное. Помните, как в песне «Поднимись над суетой» у Аллы Пугачёвой: «Просто из года в год нам петь одно и то же, но свой голос сохранить так порой непросто…»?! Когда понимаю, что темп творческого развития снижается, и мне с этим коллективом некуда расти самому, – ищу место, где моя энергичность могла бы пригодиться. Особых гримас судьбы не вижу…

 

Полную версию интервью читайте по ссылке на сайте “Литературной газеты”.

В Сочи проходят памятные мероприятия, посвященные Дню полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады

В Сочи проживают 55 блокадников. Сегодня по распоряжению главы города Алексея Копайгородского сотрудники районных администраций и депутаты провели адресные поздравления участников тех событий на дому при строгом соблюдении предписаний Роспотребнадзора.

– Наш долг – помнить героическую правду о тех страшных событиях, восхищаться честью и достоинством ленинградцев. Еще раз поклонится всем, кто был участником тех страшных событий, – рассказала заместитель главы администрации Сочи Елена Канюк.

К акции памяти «Блокадный хлеб», которая проводится сегодня по всей России, присоединились культурно-досуговые учреждения всех внутригородских районов Сочи. Сочинцам раздавались кусочки хлеба весом в 125 граммов. Именно такая минимальная норма выдачи тогда была установлена в осажденном городе для человека в день.

В доме культуры «Юбилейный» состоялось мероприятие «Непокоренный Ленинград». В доме культуры «Центральный» провели литературно-музыкальную гостиную «Живы. Выдержим. Победим». В доме творчества и досуга «Луч» показали композицию «Войны священные страницы навеки в памяти людской».

В «Лазаревском районном центре национальных культур им. К.С. Мазлумяна» прошел концерт по мотивам художественного фильма «Жила-была девочка”, снятый в блокадном Ленинграде в 1944 году. В нем приняли участие лучшие творческие коллективы и артисты учреждений культуры города.

Осада города на Неве началась 8 сентября 1941 года. Мужественные ленинградцы стойко выдержали 872 дня, в течение которых сообщение со страной поддерживалось только по Ладожскому озеру и по воздуху. 18 сентября 1943 года блокаду Ленинграда удалось частично прорвать, а полностью снять 27 января 1944 года.

 

Пресс-служба администрации города Сочи